Смерть берет тайм-аут - Страница 58

Некоторое время мы молчали. Интересно, мы все думали об одном и том же? Кто из близких людей Лили, кому она доверяла и кого любила, предал ее? Бывший муж, отец ее дочерей, с которым она начала восстанавливать отношения? Психиатр, вернувший к жизни сломленную молчаливую девочку? Друг ее детства, почти брат? Ради нее я надеялась, что источником информации был Поларис. Несмотря на это, они все настаивали на обратном. Я не могла не думать о том, что даже клятвы на крови теряют свою силу, когда мужчина лежит в постели с девушкой вдвое младше него.

В конце концов, когда тишина стала невыносимой, я сказала Лили:

— Если ты не против, расскажи еще о том, что произошло в Мексике. Я знаю, тебе это больно, можешь не рассказывать. Просто это поможет в расследовании.

Лили рассеянно провела рукой по волосам. Они уже отросли сантиметров на пять и мягко завивались на голове. Романтические кудряшки обрамляли ее изящные уши, похожие на раковины. Даже с коротко стриженными волосами и лицом, исполненным тревоги и печали, Лили оставалась неземной красавицей.

— Я расскажу. Именно благодаря доктору Блэкмору я могу сейчас это сделать. Как я уже говорила тебе, я начала посещать его клинику, как только вернулась домой из Мексики.

Я повернулась к Беверли и Рэймонду:

— Вы отправили Лили к Ризу Блэкмору, потому что знали его?

Рэймонд сказал:

— Мы с Поларисом пришли к соглашению, что для Лили будет лучше, если никто не узнает о происшествии. Мы доверяли Ризу. Он жил вместе с нами в Топанге. Мы все хорошо знали друг друга. По логике мы выбрали его.

— И он был единственный, кого мы могли себе позволить, — вмешалась Беверли.

— Он удивительный, — возразила Лили мачехе. — Он спас мне жизнь.

— Сколько времени прошло, прежде чем ты снова заговорила?

Лили пожала плечами:

— Много. Сначала мы просто тихо сидели в его кабинете. Иногда он играл, а я наблюдала за ним. Ну, знаешь, в настольные игры или куклы. У него была куча Барби.

Беверли тряхнула головой:

— Мне это не нравилось. Я никогда не разрешала Лили играть с Барби. Пыталась убедить его отказаться от этой методики. Но он не послушался.

Я и сама терпеть не могу Барби. Несколько лет я не давала Руби играть с ними. А когда, наконец, поддалась на ее уговоры, то постаралась убедить ее, что гораздо интереснее отрезать куклам волосы и разрисовывать татуировками, чем играть в свадьбу Барби и Кена.

— И хорошо, что он тебя не послушал, — сказала Лили. — Именно Барби помогли мне. Спустя пару недель после того, как я стала каждый день ходить к доктору Блэкмору, я снова начала разговаривать. Я не помнила, что случилось с мамой. По-моему, я рассказывала. Я помнила, как играла в фонтане с Юпитером, а потом кто-то закричал. И платье. Белое платье… — она запнулась.

— Мы говорили об этом. И о том, как твоя память начала постепенно восстанавливаться, — подсказала я.

— Игра в Барби помогла мне вспомнить. Но не сразу. Память медленно возвращалась ко мне. В течение многих лет. Мы играли с Барби и инсценировали произошедшее. Там была одна кукла, которая всегда исполняла роль моей мамы. Барби Малибу. Я всегда думала, что моя мама была похожа на нее.

Рэймонд подавил смешок, потом снова посерьезнел:

— Прошу прощения. Труди-Энн в самом деле была похожа на Барби Малибу. Высокая блондинка с великолепным загаром.

— Она все время лежала на солнце и загорала, — добавила Беверли. — Когда я впервые увидела ее, она лежала на крыше трейлера, припаркованного во дворе дома в Топанге.

Интересно, смогла бы я вспоминать бывших подружек Питера с таким спокойствием. Вероятно, нет. Может, поэтому я никогда не жила в коммуне и не исповедовала мир, счастье и свободную любовь.

Легкая улыбка скользнула по губам Лили, смягчая напряжение и волнение.

— Моя мама была Барби Малибу, а я была капитаном, — улыбка медленно гасла. — Мы разыгрывали день, когда она умерла. Сначала я почти не могла вспомнить. Доктор Блэкмор время от времени задавал вопросы. Например, «Где ты стояла?» или «Во что мама была одета?». Это было забавно, но когда я отвлекалась, именно тогда что-то и вспоминала. Разглядывала плакаты в его кабинете, вместо того чтобы играть в куклы, и он спрашивал меня, где я стояла, и я сразу же вспоминала — в углу между кроватью и стеной. Годы шли, и все больше и больше деталей всплывало в моей памяти. В конце концов, когда мне исполнилось где-то двенадцать, я все отчетливо вспомнила. Я помню, как держала пистолет, помню грохот выстрела. Самый громкий звук, который я когда-либо слышала. Помню мамино лицо. Как будто она удивилась. И опечалилась. Самый печальный взгляд на свете. Все ее белое платье было в крови, ее кровь была на мне. Мои руки были мокрыми и липкими от крови. Я кричала, умоляла ее очнуться. Но она не просыпалась. Просто лежала, не шевелясь. И все мои руки были в ее крови.

Ошеломленные, мы молчали. Вдруг в дверь влетела горничная с кофейником. Остановилась, взглянула на нас и покраснела. Потом безмолвно подняла в воздух кофейник, предлагая еще кофе. Лили кивнула, и горничная, наполнив наши чашки, стремительно выскочила за дверь. Несколько минут было слышно только, как позвякивают о тонкие фарфоровые края чашек маленькие ложки. Я не могла оторвать взгляд от белого водоворота сливок в моей чашке. Я пыталась избавиться от образа мертвой матери Лили. И не могла. Впечатление было слишком сильным. Еще ужаснее было то, что мое воображение подправило картину. Вместо искаженного мукой и болью лица Лили я видела личико своей дочки.